Синдре был смышлёным малым, потому определился со своим предназначением быстро — он решил, что никакое предназначение ему не нужно было вовсе. Тем более, что все роли, предписанные в чистокровном сообществе, были разобраны множеством его родственников — Синдре не любил повторяться. Младший Мантер принял со временем, что ему нравилось быть неудобным, и это небольшое открытие принесло ему колоссальное облегчение.

Собирая вещички и уезжая из родового гнезда, младший Мантер заботливо считал, что оказывает семье услугу. И отец, и брат, и даже ненаглядная сестричка пытались его отговорить от этой затеи, но Синдре не видел в этом смысла. Споры с отцом имели место все чаще и становились все жарче с каждым годом, и Грегер имел дурную привычку выходить из себя сильнее, когда младший Мантер пытался напомнить папеньке, что от осинки не родятся апельсинки, и оттого всем должно было быть известно, чьи гены и повадки отныне преследовали несчастного старшего Мантера в кошмарах. Как говорилось, touchй — но Грегер всегда был чересчур упрям, чтобы согласиться с сыном хотя бы раз.

Устав от бремени неоправданных ожиданий, Мантер посчитал, что отработал карму на несколько жизней вперёд, задержавшись в родовом гнезде на тридцать семь лет, и отправился к единственному человеку, который его понимал, несмотря на близкое родство с отцом — человеком, который, казалось, вовсе не пытался понять собственного сына.

Элеонора Коветт, ненаглядная тетушка, была дорогим Синдре человеком и, по своей сути, единственной женщиной, кому младший Мантер сохранял верность — в данном случае это означало, что он помнил, как её зовут, знал наверняка, где та живет, а также не ленился ставить родственницу в известность, что был жив и здоров, когда надолго пропадал в собственных изысканиях. В своей жизни Синдре мало с кем считался так же, как с тетушкой.

Мантер давал ход своим предпринимательским навыкам и тогда, когда находился по пристальным присмотром своей семьи, а уж в магической Англии, где даже трава казалась зеленее, Синдре вовсе перестал держать себя в руках. Подвешенный язык и обширная сеть разномастных знакомств развлекали колдуна до тех пор, пока не привели к закрытым дверям, за которыми проходил не менее закрытый аукцион. Синдре терпеть не мог закрытые двери и упущенные возможности и, подсуетившись, таки раздобыл себе приглашение. Баснословные цены на лоты Мантера пугали мало: к тридцати семи годам он сколотил неплохое состояние, чтобы не зависеть от семейной казны и не спрашивать одобрения отца на то, на что Синдре тратил деньги — а Грегер, как был уверен его сын, не одобрил бы большинства, что было оплачено из кармана его сына.

На самом аукционе Синдре не потратил ни цента, зато спустил приличную сумму за покерным столом, к которому стеклись толстосумы с любовью к древностям. Дав тем испытать иллюзию власти, Мантер раздел одного из них до подтяжек, в заодно прихватил с собой то, что предложили — артефакт неизвестного назначения, и это приобретение интересовало Синдре больше, чем деньги.

Притащить артефакт в тётушкин дом показалось Мантеру прекрасной идеей. Тем более, что Элеоноре было не чуждо искусство артефактологии. Оно не было чуждо и Синдре, но лёгкая безалаберность в школе могла вынудить колдуна пропустить пару-другую важных глав.

Синдре смотрел на артефакт, а артефакт смотрел на Синдре. Металл напряжённо дрожал, вызывая обоснованные опасения в том, чтобы до него докоснуться. Мантер протянул руку, подумал, поджал губы и снова выпрямился. Он не был трусом, но любил свои конечности — те обещали принести ему много пользы по жизни, чтобы терять одну из них столь глупо.

Пусть безымянный артефакт с темной историей достался Синдре случайно, но Мантер знал, что за каждым "бесплатным ланчем" стояла расплата того или иного характера. За какие заслуги или грехи ему досталась неизведанная вещица пока что было неясно.

Появление Лоскутика и тихонько звенящей о блюдце чашки могло быть вестником лишь одних событий — прибытия тётушки; Синдре, несмотря на его любовь к Великобритании, чай не любил.

Мантер не обернулся, продолжая изучать артефакт, но, когда колдун ответил родственнице, в его голосе послышалась усмешка: Грегер не изменял себе.

— Его настойчивость впечатляет, — отозвался Синдре с уверенностью. Для того, чтобы указать на действующее лицо этого цирка, было достаточно местоимений. В остальном младшему Мантеру не нужно было читать письмо, чтобы догадаться о его содержании.

Синдре обернулся, поманив к себе тетю, чтобы продемонстрировать находку.

— У меня есть кое-что поинтереснее папенькиных опусов, — заверил колдун, подтверждая, что был не намерен строчить родственнику ответ сию секунду. В отличие от отца и старшего брата, большинство корреспонденции или необходимость отчитываться навевали на Синдре скуку.

— Не знаю, как работает эта вещица, но история у неё презанятная: сбрендивший чёрный маг и его секреты. Уверен, впрочем, что об имени бедняги приврали: я не смог найти о нем ни единого упоминания в твоей библиотеке.

— Ты никогда не сталкивалась ни с чем подобным? Было бы интересно пустить эту вещицу в дело.

«В дело» у Синдре всегда и всё шло при первой возможности. Было легче назвать то, чему Мантер не смог найти применение за свою недолгую для волшебника жизнь, чем наоборот.

В ожидании ответа Элеоноры Синдре снова увлёкся, наклонившись к артефакту. Он заметил ее лишь в тот момент — небольшую надпись на латинском языке сбоку. Мантер пошевелил губами, читая ту себе под нос, и невольно положил руку на холодный метал, презрев свои прежние опасения.

Синдре почувствовал, как привычно скручивает внутренности перед броском — и внезапно растворился посреди тетиной гостиной.